Читать книгу "Свой среди чужих  - Виктор Тюрин"

– Маску? Не знаю. Может быть.

– Маски удобны, они позволяют защитить душу от уколов совести и жалости, при этом дают возможность жить так, как тебе хочется. Вот только со временем они становятся частью нашей сущности, подменяя собой то хорошее, честное и искреннее, что изначально было заложено в нас, – я посмотрел, как мрачнеет лицо графини, и решил, что меня не туда занесло. – Извините меня, ради бога! Это просто мои измышления…

– Нет-нет. Вы все правильно сказали. Вот только если вы сумели увидеть, значит, не так хороша моя маска, – с какой-то легкой печалью произнесла молодая женщина.

– Может, ради меня вы ее чуть-чуть приподняли?

Мой завуалированный вопрос должен был дать ответ, который позволил бы узнать основную причину моего приглашения в гости.

– А давайте еще выпьем! – резко и неожиданно ушла от ответа графиня.

– Давайте выпьем за наше более тесное знакомство! – мой тост прозвучал двусмысленно. Она это поняла, потому что лицо ее еще больше покраснело, но при этом она не отвела своего взгляда.

В эту ночь я понял только одно: ей очень хотелось человеческого тепла, ласки и сочувствия, наверно поэтому мы любили друг друга неистово, пылко, самозабвенно. В женщине не было ни малейшего изъяна, но вместе с тем присутствовала одна странность. Молодая женщина просто фонтанировала страстью, при этом имея детское понятие о любовных играх.

Возвращаясь рано утром домой, я чувствовал себя, как мальчишка, который в первый раз в жизни добился своего от подружки и стал мужчиной. Это было странно. Дело в том, что в прошлой жизни я прошел мимо чувства под названием любовь. Да, у меня была жена, но мы встретились с ней как уже два взрослых, сформировавшихся человека и стали жить вместе. Любви не было, а только уважение и понимание друг друга. С графиней у меня было совсем другое. Наверно, мое отношение к ней можно было назвать чувством, вот только в этом до конца я сам не был уверен.

История ее замужества, которую она мне рассказала, была проста и печальна. Она вышла замуж за немецкого генерала, который был намного старше нее, только для того, чтобы спасти отца, попавшего в плен. Он был одним из немногих польских военных, которые отважились дать бой немецким оккупантам. Ее муж сдержал слово, и спустя пять месяцев ее отца отпустили. Она увиделась с ним перед отъездом в Германию и пришла в ужас. Ее некогда подтянутый, молодцеватый отец выглядел истощенным, больным стариком. С болью в сердце она оставила его на попечении их дальней родственницы, а спустя полгода получила письмо: ее отец умер. Тогда она просто замкнулась в себе, отгородившись от ненавистного ей Рейха. Ей повезло, что спустя год противного ей мужа убили где-то во Франции.

После нескольких лет затворничества графиня Анастасия Мазовецкая вдруг неожиданно почувствовала, что человек, который неожиданно ворвался в ее жизнь, ей нравится, а чуть позже поняла, что он для нее стал кем-то более значимым, чем просто любовником. Потерявшаяся в чужой и ненавистной ей стране женщина вдруг поняла, что нашла родного ей человека, который своим внутренним содержанием напоминал отца, и теперь ей было страшно его потерять. Несмотря на этот страх, она старалась держать себя в руках. Ей это удалось. Ее любовь ко мне была спокойной и ненавязчивой, она ничего от меня не требовала, а только хотела быть рядом. Я это не сразу понял, как и то, что и меня тянет к ней, но стоило мне разобраться в себе, как при очередной нашей встрече я предложил ей уехать со мной.

– Я хочу, чтобы ты уехала в Швейцарию, причем в ближайшее время.

– Хорошо, Алекс. Когда нужно будет ехать?

– Как соберешься. Что ты собираешься с собой брать?

– Моего тут ничего нет, за исключением картины матери, Алекс, – тон, какими были сказаны слова, и твердый взгляд говорили о том, что она не уступит.

Я уже успел убедиться за эти пару недель, что ласковая и нежная кошечка, когда надо, умела превращаться в тигрицу, становясь сильной, независимой и прямой в своих суждениях женщиной. Как это в ней сочеталось, я никак не мог понять.

– Как скажешь, Настя.

На следующий день я отвез очередную партию груза и договорился с Карлом, чтобы тот все решил с переходом границы моей хорошей знакомой. По возвращении в Берлин я назвал Гансу, водителю машины, адрес, который находился в двух кварталах от дома графини. Выйдя из машины, втянул в себя воздух и тут же, скривившись, закашлялся. В столице было очень плохо с топливом и в ход шло любое горючее и низкие сорта угля, поэтому городской воздух представлял собой взвесь гари, окалины, выхлопных газов, которые царапали глотку и затрудняли дыхание. Подняв воротник пальто, я пошел по улице. Везде были видны следы бомбежек. Огромный город чуть ли не каждую ночь вздрагивал от ударов авиации Советской армии и союзников. Дойдя до перекрестка, автоматически бросил взгляд на группу истощенных людей, которые разбирали завал на соседней стороне улицы. Пленных охраняли два пожилых солдата, вооруженные винтовками. Разбитые витрины и окна домов темными провалами пустых глазниц уныло смотрели на улицы, правда часть из них была скрыта фанерными щитами с изречениями Гитлера, призывавшими бороться до полной победы. При виде одного из таких плакатов не удержавшись, усмехнулся. Прикрепленный к фасаду разрушенного дома плакат гласил: «Мы приветствуем первого строителя Германии – Адольфа Гитлера». Прошел мимо газетного киоска, на стенах которого висели различные рекламы и объявления, обложки журналов с полуобнаженными девицами и солдатами, а также большой плакат, на котором изображен человек в темных очках и шляпе, с поднятым воротником пальто, поднесший палец ко рту. Обогнув киоск, завернул за угол и увидел, что напротив ее дома стоит большая черная машина.

«Поклонник?» – мелькнула у меня сразу мысль, но сразу отпала, так как в следующую секунду дверь особняка распахнулась, и на пороге показался тип в кожаном пальто, который бросил внимательный взгляд по сторонам. С его появлением взревел мотор автомобиля. Моя интуиция взревела дурным голосом, забив тревогу. Пока мозг прокручивал в голове еще не совсем понятную ситуацию, тело уже начало подготовку к схватке. Рука автоматически выхватила пистолет из подмышечной кобуры, а пальцы тут же привычно накрутили на ствол глушитель. Мои манипуляции никто не заметил, хотя сумерки еще только надвигались, но людей на улице было совсем мало, так как мокрый снег, выпавший пару часов назад, превратил землю в грязное месиво. Берлинцы, как мужчины, так и женщины, больше не смотрели по сторонам, как было раньше, а торопливо шли по своим делам с хмурыми и напряженными лицами, старательно закрыв их от сырого и холодного ветра поднятыми воротниками. Город больше не радовал их, а наоборот – пугал руинами, черными провалами разбитых окон и воронками от бомб. У меня еще теплились надежды, что это, возможно, телохранитель сановитого гостя, заехавшего на чай, и теперь он собирается уезжать, поэтому я только расстегнул пальто и спрятал руку с оружием под полу, застыв в ожидании, но стоило на пороге своего дома показаться Насте, как я увидел бледное и растерянное лицо молодой женщины. Оно мне все сказало и все решило. Я вышел из-за угла и пошел к машине. Следом за ее спиной в проеме дверей показалась мощная фигура второго охранника. Оба гестаповца видели меня, но привыкшие к безнаказанности и окружавшему их страху, потеряли звериный нюх на опасность. Голова вдруг стала пуста, эмоции и мысли куда-то испарились, оставив внутри меня только боевые рефлексы, отточенные десятками лет участия в самых различных войнах. Пока гестаповцы пытались понять про себя, что за человек идет в их сторону, я успел приблизиться, остановиться и начать стрелять. Первым получил пулю в переносицу здоровяк, идущий за спиной Насти, так как если бы ему удалось укрыться за спиной пленницы, то моя операция по ее освобождению могла сразу считаться проваленной. Верзила еще только начал падать назад, как ствол моего пистолета уже совместился с головой второго агента гестапо. Он уже выхватил пистолет, когда я нажал на спусковой крючок. Только когда его голова резко дернулась вбок и он стал заваливаться, вскрикнула Настя. Следующие два выстрела я сделал в фигуру водителя. Несколько прохожих, находившиеся в этот момент на улице, бросились врассыпную, как только сообразили, что негромкие хлопки и падающие фигуры людей взаимосвязаны. Графиня, так и не сделав ни одного движения, все так же продолжала стоять, глядя на меня широко раскрытыми глазами.